Двадцать лет любовь друг к другу, уважение и признательность мы выражали больше действием, работой, чем словами. Так бы и продолжалось, наверно. Но возраст, возраст подгоняет. Когда-нибудь можешь не успеть сказать… День рождения Србазана, в который я с ним не увижусь, дал мне эту возможность…

За что я его полюбил? Прежде всего, за веру. За глубокую веру, которая вела его и придавала ему сил. Потому и молитва его сильна настолько, что не только к больному просили приехать, но даже тяжелых больных к нему привозили. На глазах люди излечивались, исцелялись от ожогов, лихорадки, депрессии… Он обладает удивительным даром погружаться в молитвенное состояние, в состояние любви к человеку, просящему о помощи.

Эта его основательность проявлялась даже в мелочах. Для него не существует больших и малых дел, любую мелочь он способен превратить в нечто значительное. Главное – дело, проявление, заполнение пустоты. Людям, не желающим брать на себя инициативу («как бы чего не случилось», «мне больше всех надо, что ли?»), говорит иронично: «Если знаете, что все равно вами будут недовольны, не лучше ли сделать, чем не делать? Создайте что-нибудь, каждый день создавайте, Господь все видит». И тут же сам хватается за дело, руки горят, сердце горит, энергии хватит на десяток человек с избытком. Может выхватить из рук рабочего инструмент и со словами: «Смотри, как нужно!» занять его место. В ранние петербургские годы, бывало, придут люди на армянское кладбище, ищут иеромонаха Езраса, а там – молодой парень в робе. Разве кто останется в стороне, когда священник перетаскивает камни? Тут же присоединялись к нему. Так и объединял людей, так и формировалась петербургская община, поверившая в пастыря, который не давал ценных указаний, а трудился со всеми вместе. Формировал воскресную школу – вместе с педагогами разрабатывал методическую программу, создавал газету – засиживался допоздна на читках материала, строил пекарню – сам занимался оборудованием, сваркой… И жертвовал всем, когда речь шла о восстановлении петербургских храмов, двух его детищ, которые он поднял за несколько лет – с колоссальным трудом и честью. И храм Св. Воскресения стал первой армянской церковью, восстановленной после падения СССР. Однажды, когда из Эчмиадзина его в очередной раз поторопили с диссертацией для получения сана архимандрита, на которую у него катастрофически не хватало времени, он окинул взором восстановленную собственными руками церковь и произнес: «Вот – моя диссертация».

Защитился, конечно, и сан, соответственно, получил, затем – следующий, епископский, заслужил титул архиепископа за все, что сделал в трудной Москве на далеко не курортной должности главы епархии. Что в нем изменилось за эти четверть века? Пожалуй, только волосы поседели. Не убыло той доброты, которую он никогда не демонстрирует, сохранилось то же мужское трудолюбие, без которого не объединишь вокруг себя людей, тот же жар проповедника, умеющего выверять каждое свое слово и нести за него ответственность, тот же великий патриотизм, за который его бесконечно любят все, и желание сделать как можно больше, чтобы не устыдиться там, где рано или поздно будут взвешивать его душу. Нужно просто жить и выполнять свои обязанности. Потому и хочу пожелать своему духовному пастырю и другу в день его юбилея: «Дорогой Србазан, живи 100 лет, построй 100 церквей, а там – посмотрим!»